«Я отдам последние деньги, чтобы было красиво и профессионально»

нулевая (к)мната 2023

«Я отдам последние деньги, чтобы было красиво и профессионально»: как живёт авторский танц-театр на периферии

Текст: Дарья Досекина

Редактор: Анастасия Тихомирова

Фото на обложке: Сергей Уваров

14 августа 2022

В 1997 году Эльвира Первова собрала шоу-группу из студентов Самарского института культуры. Что такое современный танец знали только энтузиасты: не считая столиц, на карте России девяностых – три-четыре города, где новое искусство всерьёз заявило о себе. Через три года к ним присоединилась Самара: после поездок на фестивали и мастер-классы к европейским педагогам хореограф трансформировала коммерческую группу в театр танца «СКРИМ».

Двадцатилетний опыт «Скрима» – находка для исследователей культурной политики. Это время театр номинально базируется на площадках государственных культурных институций, но фактически живёт независимой экономической и творческой жизнью. Мы поговорили с основательницей театра «СКРИМ» Эльвирой Первовой о механизмах выживания современного танца – о тех, которые не сработали и тех, на которые осталась надежда.

В списке работ «Скрима» – 27 спектаклей. Среди них: «Уходящие в вечность» (2007) на музыку The Beatles, «За светом вслед…» (2012), «Demo-materials» (2015) хореографа Мод ле Пладек (Франция), «Вирус несвободы» (2022). Театр – участник фестиваля русского современного танца «Проба №» (Москва), фестиваля современного танца «ФрансДанс» (Россия-Франция), международного фестиваля ЦЕХ (Москва).

«Вирус несвободы» Фото: Антон Сенько

— Почему вы решили делать авторский и независимый театр?

— Передо мной не стоял вопрос создания театра: у меня была потребность высказываться как хореограф. Мне повезло – рядом оказались люди, которые могли мои мысли реализовывать. Хорошие девочки-танцовщицы, которые были со мной четыре года, и все первые шаги в современном танце я делала с ними.

— Почему вы не пошли по пути резиденций и фестивалей, и не выбрали роль приглашённого хореографа?

— Современный танец только начинался в России, и возможностей практически не было. Да, такой путь проще, а театр – это действительно трудно. Теперь у меня сложилось четкое представление о том, чего я хочу. Эта цель пока отодвигается, потому что реально не хватает помощи.

Три года назад городские власти выделили для театра ставки профессиональных артистов на базе дома культуры. Теперь танцовщики «Скрима» официально трудоустроены, у них дневной график репетиций, регулярный выход на сцену и зарплата. Для российского современного танца это по-прежнему редкость: таких трупп на всю страну не больше десятка. Обычно участники танцевальных проектов собираются вечером после учебы и работы.

Фото: Антон Сенько

— Как вы начинали тогда и как работаете сейчас?

— Раньше мы делали один вечер современной хореографии в год. Да, показывали сразу три спектакля, но на них можно было найти деньги. Теперь мы – официальный театр, что накладывает репертуарные обязательства. Минимум шесть выступлений, на них сложнее собрать зрителей. Это дороже: на каждый показ нужен световик, звукорежиссёр, техники сцены, танцевальный линолеум. Плюс есть определённая планка: после сцены филармонии мы не можем танцевать в закуточке на маленькой арт-площадке. Можем под такой формат сделать проект, но вечер современной хореографии — наш бренд, так провести нельзя.

Спектакли финансово на нас. С театром хотят работать талантливые люди, но я не могу им сказать: бесплатно сделайте свет, бесплатно сшейте костюмы. Да, есть ставки в ДК. В остальном слышим вопросы: зачем афиши А1? Печатайте меньше. Почему эта типография? Вот попроще. Зачем красивые билеты? Сделайте попроще. А мне важно поддерживать определённый эстетический уровень. Я отдам последние деньги, чтобы было красиво, хорошо, профессионально.

Есть ещё проблема – люди ждут пригласительных, а нам всегда хотелось, чтобы у нас купили билеты, хотя бы со скидкой. От каждого купленного билета что-то зависит. Я боюсь, что не все понимали, какой ценой мы вечера современной хореографии проводили. Уходили в минус на 30-80 тысяч по тем временам – это было обычным делом.

Фото: Татьяна Матвеева

— Но получить рабочие места для танцовщиков – это прорыв. В России можно по пальцам пересчитать театры, где они официально трудоустроены.

— Да, прорыв, но с огромными жертвами. Теперь с нами не работают студенты, потому что учёбу не совместить с графиком артиста – это пятидневка с 10:00 до 16:00. Тогда же ушли сильные танцовщики, которые четыре-пять лет проработали в театре. Они стали уставать: их выматывала дальняя дорога в Нефтяник (ДК находится на окраине города – прим.ред.), холодный пол — зимой в зале температура 13-14 градусов. Начались бесконечные разборки с бухгалтерией. Люди остаются людьми, им важно, почему у Тани 25 тысяч, а у меня 24. Я садилась и выясняла, почему 24: звонила бухгалтеру, потом объясняла танцорам. Вместо творчества утро начиналось с этих вопросов. Сейчас всё более-менее стабилизировалось.

— А как вы получили эти ставки?

— Я приходила к директорам, чиновникам и говорила: вы не знаете, насколько современный танец – прекрасное искусство. Давайте я вам прямо здесь станцую? Рабочие места мы получили благодаря Елене Лапушкиной (глава Самары – прим.ред.). Единственный человек, которая меня выслушала, приняла решение и взяла дело на личный контроль.

— Много ли зрителей может приехать в Нефтяник? Это далеко, вечером – только на такси.

— Когда театру было лет пять, мы собирали тысячные залы Филармонии или Театра оперы и балета. Хотя и тогда не было поддержки. Соцсетей не было, расклеивали афиши. Сейчас мы выросли технически, в профессиональной среде театр знают, а зрителей гораздо меньше. Я думаю, потому что интерес к современному танцу в городе практически не поддерживается.

Фото: Татьяна Матвеева

— Возвращаясь к тому дню, когда вы решили делать театр. Выбрать современный танец было риском?

— На первый мастер-класс по технике современного танца я попала благодаря Виолетте Саенко, директору училища культуры, где тогда работала педагогом и Людмиле Потоцкой, заведующей отделением хореографии. Эндрю Монро приехал в Самару на десять дней. Классы стоили невозможных денег, но их оплатило училище. Я – народница, ученица классической школы, и вдруг, меня высадили на другую планету и сказали, что здесь можно жить. Современный танец меня втянул, и я стала ездить везде. Риски не учитывала: если вдуматься, так смысла во многом нет.

— Есть ли следующая ступень, на которую вам важно зайти сейчас?

— Театр должен активно работать. Нужны приглашённые педагоги, потому что иногда замыливается взгляд – это нормально. Нужно развивать коммерческую сторону, искать спонсоров и гранты, нанять команду людей, которые будут этим заниматься – это тоже требует финансирования. Но мы неизбежно столкнёмся с тем, что современный танец не востребован. Многие думают, что современного танца в Самаре нет. На кассе в Америке продавец видит мою футболку – American Dance Festival, понимает, что плохо говорю по-английски, спрашивает: «О, вы танцор? Вау, как классно! Вы откуда?» Ей интересно, нравится образ профессии. У нас если и спросят, не знаю как объяснить. Как «Тодес» что ли? Как «Тодес», но по-другому.

— Что должно поменяться, чтобы люди интересовались современным танцем?

— Продвигать современный танец должны не только танцовщики. Пока современный танец – последнее, про что вспоминают в министерствах культуры. Это ошибка: нельзя жить сегодняшним днём, ничего не зная об актуальном танце. Так странно: есть искусство танца, им интересуются, но игнорируют отдельное направление. Это как следить за своим телом, за руками, за ногами, а за мизинцем левой ноги не следить.

Мы ищем свои пути — в этом году объединились с коллегами и провели вечер современной хореографии в новом формате. Продолжим творческие коллаборации с актёрами и музыкантами, чтобы расширять аудиторию и привлекать внимание к современному танцу. Во мне живёт вера, что восторжествует какая-то справедливость, раз ты работаешь, делаешь, не бросаешь – значит, лучшее будет происходить.